Телехирия и заметки об удаленном анализе*
АЛЕКСЕЙ ТКАЧЕВ
.
.
Теория
Вопрос об удаленном анализе сегодня часто выступает в качестве камня преткновения в дискуссиях в аналитическом поле. Нередко такие дискуссии оканчиваются обозначением позиций участников в дихотомии «за» или «против», подкрепленных эмпирическими, этическими и иногда техническими аргументами разной степени основательности. Исходя из такого контекста, я решил посвятить эту работу «расколдовыванию» понятия удаленного анализа, даже если для этого придется заняться скучными квазинаучными вещами и обратить в ней внимание на моменты, которые могут помочь ответить на вопрос, что мы можем об этом виде аналитической практики знать.
Телехирия
Для начала, чтобы понять, какие новые проблемы удаленная практика может поставить перед аналитиком, выявим феномены, которые отличают ее от кабинетной. Я начну с очевидно нового элемента удаленного сеттинга, который во времена моего студенчества на военной кафедре в ИТМО называли «техническими средствами». В психоаналитическом дискурсе как таковом нет специальных терминов для описания того, что присуще машинам, а не человеческим субъектам[1], поэтому подберемся к вопросу с двух сторон: и со стороны психоанализа, и со стороны других дискурсов, уже достаточно давно осмысляющих и проблематизирующих технику в гуманитарной перспективе. Исходный материал, от которого можно оттолкнуться в этом предприятии, я догадался подсмотреть у философии и социологии техники. Догадался, как это бывает, случайно: мне попалась на глаза лекция Виктора Вахштайна о понятии телехирии (Вахштайн 2020), которой я и решил вероломно воспользоваться.
Телехирия — концептуализация действия на расстоянии (слияние двух греческих слов: «даль» — τῆλε и «рука» — χέρι), впервые использованная в статье 1964 г. инженером Джоном Кларком[2]. Телехирией как предметом исследования занимается теория социального действия, — например, с ее помощью изучают боевые операции с использованием дронов и медицинские операции хирургов с использованием механических манипуляторов. В общем не удивительно, что такая лекция попалась мне на глаза, учитывая условия, в которых мы оказались в 2020 г.
Дистанция и пространство
Пользуясь разработками философов и социологов, давайте узнаем, что понятие телехирии, примененное к практике удаленного анализа, сможет в нем высветить «потелехеренным». Для этого опишем диспозицию, которую предполагает удаленный анализ; посмотрим на то, что происходит с дистанцией и пространством и какое отношение к этому имеет коммуникационная машинерия.
Технические средства, улучшающиеся вместе с научно-техническим прогрессом, по логике здравого смысла сближают нас, нивелируя дистанцию. Как самолеты, которые позволили нам передвигаться на огромные расстояния за короткое время. Однако те же самые технические средства еще и отдаляют нас, уменьшая долю общения в телесном присутствии (см.: Вахштайн 2020). Например, локальная машинная сборка нашей комнаты и Skype, становясь узлом связи, по факту вырезает нас из пространства всего остального мира.
Если мы помыслим дистанцию и пространство в удаленном анализе в этих терминах, то увидим, что технические средства связи, подобно самолетам, позволяют нашему присутствию преодолевать огромные расстояния, однако при этом пространство, в котором присутствуют тела участников, в отличие от ситуации перелета, оказывается принципиально разделено на два отдельных.
В свою очередь, мы знаем, что, даже находясь в одном кабинете, два разных человека имеют разный опыт этого кабинета. В режиме реального времени рамка фантазма работает для каждого субъекта на свой манер и фильтрует происходящее сингулярным образом. В этот ряд укладывается и очевидная разница в представлениях разных субъектов об этом пространстве, и чисто физическая разница положения тел в кабинете.
Однако в случае удаленного анализа различие срабатывает на один логический такт раньше, в терминах первой топики Фрейда восприятие, а также первичный и вторичный процессы (см.: Лапланш, Понталис 1996, 391–394) участников работают в двух разных пространствах, находящихся в разных точках земного шара. В каждом из этих пространств есть портал в другое, и этот портал обеспечивается именно с помощью технических средств.
Потеря материала и искажение
С материальной точки зрения то, что передается от одного человека другому в удаленном анализе, ограничивается двумя элементами: образ, движущаяся картинка, схваченная камерой; и звук, схваченный микрофоном и переданный с искажением и шумами. И картинка, и звук проходят через череду аналого-цифровых преобразований, передаются в двоичном коде от одного устройства к другому электрическими импульсами по проводам и с помощью цифро-аналоговых преобразований отображаются на устройствах вывода. Таким образом можно заключить, что из всего спектра материала для восприятия с помощью технических средств передается (а вернее, записывается в одном месте и воспроизводится в другом) только два его типа — визуальный и звуковой. Остальные материальные выражения не могут преодолеть пространство между участниками сессий с помощью указанных средств.
Как это отметила Айтен Юран[3], в удаленном анализе теряется материал для означающего и для того, что Лакан называет общением бессознательных. Это верно, но здесь мы можем сформулировать еще более строгое утверждение: помимо материала для означающего при удаленном анализе теряется материал для восприятия. То есть мало того, что субъекту может не встретиться знак, стирание которого потом сказалось бы в речи в качестве означающего, так и самой материи, на которой знак тиснится, может не оказаться на другом конце провода[4]. При этом некоторые органы чувств оказываются вовсе не затронуты: например, аудио- и видеотрансляции не передают запах, на который Фрейд иногда обращал внимание в своих работах, и который в свою очередь почти полностью игнорировал Лакан (оба заядлые курильщики).
Есть еще один вывод, который мы можем сделать прямо сейчас, и касается он рамки и экрана, вернее двух рамок и экранов, которые встречаются в удаленном анализе. Первые относятся к монитору, а вторые — к фантазму. Очевидно, что записываемый материал и в логическом, и в астрономическом времени сначала подвергается обрамлению и экранированию техникой, и только потом, в этом пережеванном виде, попадает под действие фантазма субъекта на принимающей стороне. То есть материал оказывается обрамлен и экранирован еще до того, как другой субъект появляется в уравнении.
Кроме того, трансляция визуального и аудиоматериала подвержена различным искажениям. Во-первых, есть фоновое постоянное искажение голоса и образа, о котором мы поговорим дальше в связи со схемой L. Во-вторых, в удаленном анализе есть и кое-что, что не теряется, но добавляется при передаче, то, что как раз относится к машинному бессознательному у Делеза и Гваттари — помехи, разрывы, ошибки соединения и другие проблемы, связанные для нас с техническими средствами[5].
Удаленный акт
Теперь обратимся к самому действию на дистанции, к удаленному аналитическому акту. Многие точки проблематизации вопроса о принципиальной возможности удаленного анализа лежат именно здесь, так как интерпретация является неотъемлемым элементом классического аналитического процесса.
Перед тем, как приложить понятие телехирии к интерпретации и аналитическому действию, проясним ее характеристики как концепта философии и социологии. Первое важное для понятия телехирии различие — топическое различие перцептивной и манипулятивных зон. Первая обозначает зону восприятия действующего, а вторая — зону, в которой он может совершить действие. По мнению социологов, перцептивная и манипулятивная зоны практически совпадали большую часть истории человечества вплоть до недавнего времени.
Определить, является ли изучаемое действие телехирией, можно по следующим признакам (Вахштайн 2020):
— перцептивная сцепка, манипулятивный разрыв
В кабинете сеттинг предполагает, что эти зоны совпадают. В удаленном анализе речь анализанта аналитик слышит перенесенной в пространство, где он находится, в то время как интерпретация, наоборот, действует в другом.
— сфокусированное действие, не распределенное
В удаленном анализе действие актора происходит в одной точке, оно не множится техникой для воспроизведения во множестве мест, как, например, это происходит при телеконференциях в Zoom.
— действие однонаправленное и асимметричное
Феноменологически в удаленном анализе аналитик и анализант находятся в примерно одинаковых условиях. По умолчанию диспозиция двух говорящих тел симметрична относительно технических средств, в отличие от ситуации хирурга, оперирующего руками-манипуляторами. Однако в речи между позициями, которые занимают участники аналитической практики есть символическая разница, а сама интерпретация, зачастую отличаясь от высказываний common language, взятая в качестве акта высказывания, функционирует как асимметричная и однонаправленная.
Проводник и посредник
Для теории социального действия еще одним важным различием оказывается разница между техническим средством в качестве проводника и в качестве посредника. Проводник — это инструмент, который выступает продолжением моей руки и моей воли, свернутый объект, который не торчит своими внутренними свойствами в пространстве действия. На этом, абстрактном уровне анализа автомобиль без искусственного интеллекта является проводником моего движения, но живая лошадь будет считаться посредником. То есть посредником инструмент становится, когда по нему начинает проходить граница сопротивления моему действию. Телехирия же — вид неопосредованного действия (Вахштайн 2020).
С точки зрения лакановской теории техсредства можно считать проводником в символическом порядке, если они способны передать цепочку означающих так, чтобы ее можно было распознать без потерь — все буквы, попавшие технике на вход, появляются на выходе в том же порядке. На том уровне, на котором это правило работает, современная техника почти всегда справляется с этой задачей.
Похоже, что здесь новых ограничений в измерение означающего удаленный анализ не вносит, что в свою очередь не значит, что ничего не меняется на границах символического и реального или символического и воображаемого, где в дело вступают голос и образ. Также не стоит списывать со счетов варианты, когда техника, экранный образ и прочее имеют особое значение для конкретного анализа, например случаи техно-паранойи. Однако в общем случае интерпретации как символической телехирии на уровне означающей цепочки в удаленном анализе ничто не мешает. Осталось только показать это на практике.
Клиника
Дано
В анализ пришла молодая женщина, на момент начала анализа она пребывала в другой стране, анализ начался по скайпу. Анализантка — практикующий психолог и имеет медицинское образование. На предварительном звонке мы договорились назначить первую сессию на десять утра по питерскому времени. Первые сессии начались с включенными видео- и аудиосвязью. Анализантка начала речь с того, что ее не отпускает ощущение «репетиции» в жизни[6].
Удаленные сессии
После нескольких первых сессий я решил провести одну без видео. Содержательно эта сессия почти не отличалась от предыдущих.
Следующую сессию я снова начал с выключенной камерой. Анализантка попросила меня включить камеру, я молчал. Она сказала, что не может разговаривать сама с собой, так как техника показывала ей только ее лицо на мониторе, когда я выключал камеру. Тогда я про себя отметил, что она смотрит на свое отражение в момент, когда говорит со мной. Впоследствии это навело меня на мысли о схеме L, о которых чуть ниже.
В эту сессию я услышал самые темные части биографии субъекта. Здесь прозвучала история про самоубийство, которое она пыталась совершить несколько лет назад. Она связывала это с трагическим событием сексуального характера, которое пришлось пережить члену ее семьи в то время. По крайней мере, таковой ей представлялась причинно-следственная связь событий на момент сессии. Субъект сообщила, что была спасена подругой, которая по стечению обстоятельств вернулась домой раньше.
На следующей сессии я попросил ее снова вернуться к разговору о попытке самоубийства. В прошлый раз она описала само событие довольно подробно. Теперь она описывала свою повседневную жизнь в то время, — по ее словам, это был очень неприятный период. Самое хорошее, что она помнит, это репетиции студенческой группы КВН, на которые она ходила в десять утра.
Я сразу же сказал ей, что мы назначили наши встречи на десять утра, что ощущение «репетиции» было первым, что она сообщила мне в анализе. Она сильно удивилась и сказала, что этот факт для нее как «топором по голове».
Вечером того дня она в первый раз взяла дополнительную сессию. Потом она сделает это еще несколько раз, большей частью, когда вернется в Петербург и сессии начнут проходить вживую.
Парейдолия
Здесь снова обратимся к теории, потому что у нас появились кое-какие новые интуиции, в первую очередь касающиеся скопического измерения и воображаемого регистра. Первый интересный момент, связанный с экранным образом, — это эффект парейдолии, от столкновения с которым не увернуться при использовании современных цифровых устройств с экраном. Эффект парейдолии (от др.-греч. παρά «рядом, около; отклонение от чего-либо» и εἴδωλον «изображение») заключается в формировании иллюзорных образов, в качестве основы которых выступают детали некоторого реального объекта[7]. Примеры парейдолии: кратеры на луне, которые складываются в человеческие лица, мятые одеяла в темноте, которые напоминают страшных монстров, фигуры в облаках, некоторые произведения искусства. Часто парейдолия встречается в шизофренических случаях, там, где для невротиков она не работает, — примеры такой парейдолии есть, скажем, в видеоигре Hellblade: Senua’s Sacrifice, где главная героиня страдает от шизофрении[8].
Рунические загадки, основанные на эффекте парейдолии в видеоигре Hellblade: Senua’s Sacrifice
Парейдолия работает как условие распознавания образа каждый раз, когда вы смотрите на экран монитора. Экран современного монитора — кластер светящихся точек, каждая из которых получает свой оттенок цвета за счет сочетания интенсивностей свечения трех элементов красного, синего и зеленого цветов. Работу по схватыванию образа из набора светящихся элементов проводит человеческий психический аппарат. Пиксель-арт тоже функционирует по этому принципу.
Портрет в стиле пиксель-арт
Абстрактный принцип парейдолии работает и для визуального, и для звукового материала, так как измерение образа не ограничивается скопическим. Для звука он тоже работает на уровне техники: аналого-цифровой преобразователь преобразует голос в набор дискретных параметров, которые затем устройство вывода имитирует с доступной ему тактовой частотой. Поэтому «ухо», как и «глаз» в случае скопического, транспарентно дополняет получившийся из устройства вывода сигнал, чтобы получить акустический образ.
Возможно, здесь можно найти зацепки, которые помогут пролить свет на тот факт, что аутистические субъекты воспринимают записанный и воспроизведенный техническими средствами голос иначе, нежели голос, раздающийся из человеческого тела, но это уже совсем другая история.
Пример парейдолии. Джузеппе Арчимбольдо «Флора», 1588
Однако парейдолия не исчерпывает проблему искажения образа полностью даже в скопическом, так как она не имеет отношения к разнице между непосредственным созерцанием образа трехмерного объекта и созерцанием его отображения на плоскость. Здесь можно вспомнить, что Жан-Мишель Вапперо иллюстрировал этой разницей различие между письмом и речью (Вапперо 2016), так как в речи появляется дополнительное измерение по отношению к письму, аналогично тому, как трехмерный объект обладает дополнительным измерением по отношению к двумерному отображению.
Еще об образе и схеме L
Наконец, в качестве еще одного отступления, рассмотрим три случая, в которых визуальный образ на экране по-разному влияет на характер воображаемого отношения на схеме L.
Схема L
Схема L — одно из первых важных построений Лакана, которое, несмотря на свою кажущуюся минималистичность, является фундаментальной для психоанализа моделью. На схеме отображены все три классических регистра: Реальное представлено в S (Оно) — точке, обозначающей субъекта бессознательного; Символическое изображено вектором, направленным из точки А (Другой, в пределе копилка означающих или сам язык как ее владелец) в S; за Воображаемое отвечает отрезок линии, ограниченный точками a и a’ (собственным я и другим) (Лакан 1999, 346–353). В данном случае нас не столько интересует бессознательное символическое действие языка на субъект, которое обычно оказывается в центре внимания, когда речь заходит об этой схеме, сколько ось воображаемых отношений, унаследовавших свой характер от стадии зеркала.
1. Камеры аналитика и анализанта выключены. В этом случае точка а’ (autre) дополнительно «нагружается» со знаком «–» в ситуации удаленного анализа по сравнению с кабинетным. Это происходит, так как выключенная камера означает нехватку материала, из которого визуальный образ может быть соткан. Опыт анализа с выключенной камерой косвенно показывает, что образ претерпевает инволюцию (в том числе в экономическом аспекте) из-за нехватки материала, причем вероятно не только в скопическом измерении. Например, со слов анализантки, из приведенного здесь случая, вместе с картинкой из речи что-то «пропадало».
Здесь можно возразить, что в кабинетном формате анализант может лежать на кушетке и таким образом тоже не иметь образ аналитика в поле зрения. На это можно ответить, что то, как не видит аналитика анализант, лежа на кушетке, отличается от того, как он не видит его на экране монитора. В кабинете отсутствие аналитика в поле зрения задано присутствием аналитика в этом пространстве, в пространстве, где функционирует скопическое влечение анализанта. В случае удаленного анализа скопическое влечение функционирует в другой локации. То есть в первом случае аналитик на сеансе попадает в скопическое, а затем исчезает из поля зрения, а во втором случае аналитик может не попасть в скопическое измерение сеанса вовсе.
2. Камеры аналитика и анализанта включены, на каждом экране только образ другого. В этом случае точка а’ дополнительно «нагружается» со знаком «+» по сравнению с кабинетным анализом.
Ранее через экраны и рамки мы показали, что в образах на экране изначально чего-то не хватает. Однако у них есть и другое, почти обратно пропорциональное свойство: они очень легко складываются, как будто их подносят глазу на блюдечке. Экран монитора предлагает уже пережеванный образ, скармливая нам его с безопасного расстояния. Техника делает вид, что все, что нам важно, уже есть на экране, облегчая сворачивание другого в воображаемую конструкцию.
Это тоже косвенно подтверждается в практике, покажем это далее.
3. Камеры аналитика и анализанта включены, на обоих экранах образы обоих участников сессии. В этом случае точки а’, а (moi) и вся ось воображаемых отношений дополнительно «нагружается» со знаком «+» по сравнению с кабинетным анализом.
Вовсе беспрецедентная ситуация, при том что эмпирически она встречается наиболее часто. Модель визуальных отношений на уровне i(a) разворачивается перед аналитиком и анализантом на экране в миниатюре. Аналогия такого положения вещей в кабинете выглядела бы так: перед анализантом и аналитиком стоят зеркала, в которых каждый из них видит свое отражение рядом с другим.
Если следовать за Лаканом в «Переносе», то это именно то место i(a2)[9], представленное в модификации схемы L, куда аналитик должен разместить фигуру «мертвеца» в «аналитическом бридже» (Лакан 2019, 206).
Модификация схемы L, соответствующая «аналитическому бриджу»
Это место в семинаре вызывает закономерный вопрос, возможно ли утилитарно использовать описанную выше диспозицию в удаленном анализе? Более-менее ясно только то, что в этом случае аналитику стоит обращать более пристальное внимание на всевозможные уловки нарциссизма[10].
Отметим, что знаки «+» и «–» здесь означают скорее не нехватку или избыток материального выражения, но ту полярность, которую наличие или отсутствие экранного образа в перцепции вносят в ситуацию.
Сессии в кабинете
Первая встреча в кабинете проходила под знаком тревоги. Взгляд анализантки выхватывал предметы из помещения: кушетку, подушку, подоконник, светильник. Она ерзала на кресле и комментировала эти предметы как эстетически не соответствующие ее стандартам, тревога и неудобство окрашивали речь в подобающий тон. Кабинет напомнил ей психбольницу, в которой она работала во время учебы в вузе, кушетка — кровать в доме деда, который тоже ей был не по душе. Она пыталась описать свои ощущения, но это вызывало у нее затруднение. В какой-то момент она выставила руки вперед, как бы отгораживаясь, и сказала, что думала, что экран мешал, а он, наоборот, помогал (см. ранее про скопическое, нагруженное со знаком «+»).
На второй встрече в кабинете осталась только тень от тревоги первой. Субъект начала делиться своими соображениями о том, что произошло в предыдущий раз. Она призналась, что многое из того, что она говорила тогда, было неправдой. Что она придумывала на ходу и начинала верить в это в тот момент, когда это произносила. Она сказала, что с ней такое случается, и вспомнила подобный случай из начальной школы.
Под конец субъект высказала негодование по поводу моего образа действий на первой встрече. Она сказала, что это было похоже на плохой театр: обстановка и моя попытка остаться безучастным к происходящему.
На третьей встрече в кабинете к фантазиям, в которые субъект начинала верить в момент произнесения, добавились истории вида: «Я ехала в метро, задумалась и внезапно оказывалась напротив Адмиралтейства, хотя никаких дел у меня там не было». Эти истории случались с ней уже давно, в том или ином виде. Субъект выглядела более озадаченной, чем обычно.
На этой сессии у меня было ощущение, что что-то важное осталось несказанным. Частые упоминания субъектом кино и театра напомнили мне книгу Станиславского «Работа актера над собой в творческом процессе воплощения». Я вспомнил, что, когда читал ее, удивился, что Станиславский многое знал о бессознательном и уже в то время использовал это знание в своей работе. Эта мысль частично была вызвана ощущением досады от того, что две сессии назад из-под моей persona торчали швы. Мысли об актерской игре привели меня к истории про КВН, которая наметилась еще во время удаленных сессий. Раз субъект в этот раз был настроен сказать больше, чем обычно, я решил поделиться с ней своими соображениями.
Результат меня удивил. Субъект сказала, что ее отец покончил жизнь самоубийством примерно за три года до ее собственного кризиса, описанного выше. Дело было зимой. Весной того года она играла в постановке КВН, сюжет которой внезапно тоже разворачивался вокруг самоубийства, которое в конце постановки не случалось по сюжету.
Я спросил, говорила ли она об этом в терапии или анализе раньше. Субъект сказала, что о самоубийстве отца говорила, но именно этот аспект был обнаружен в первый раз.
На последующие сессии субъект приносила провалы в памяти и ложные воспоминания, которые относились к трем годам жизни между двумя трагическими событиями. Для нее самой они были сюрпризом. С помощью доступных источников она занялась восстановлением хронологии и искаженных в памяти аспектов личной истории.
Эмпирические заключения
1. Техника аудио-видеосвязи может выступать в качестве проводника для аналитического акта. Интерпретация, касающаяся означающего «репетиция» доказывает это прецедентным образом.
2. Следы одного и того же комплекса возможно обнаружить как в удаленном анализе, так и в кабинетном. Этот и предыдущий пункт идут в копилку догадки о том, что в регистре, в котором означающее уже функционирует, удаленный анализ не вносит дополнительных технических ограничений. Однако опыт только подтверждает эту общую гипотезу, но не доказывает ее однозначно.
3. Характер функционирования скопического и воображаемых отношений между аналитиком и анализантом в удаленном анализе отличается от характера этих отношений в кабинете.
4. Явные проявления бессознательного в виде фантазий, забывания и ложных воспоминаний появились в поле внимания, только когда субъект разместился в кабинете. Само по себе это иллюстрирует тот факт, что в бессознательном субъекта что-то происходит, когда формат анализа меняется с удаленного на кабинетный. Это изменение может оказаться важным для хода анализа и было бы преждевременно отбрасывать его как погрешность.
Последний пункт ставит еще один важный вопрос, который касается термина «реальное присутствие».
Реальное присутствие
Реальное присутствие имеет значение как минимум в том смысле, в котором оно соотносится с Ф, с буквой, обозначающей место, где возникает нехватка означающего, но где в то же время дает о себе знать бытье (Лакан 2019, 258–273)[11]. Когда в «Переносе» Лакан говорит о реальном присутствии, имеет ли он в виду реальное присутствие тел в одном пространстве, или речь идет о реальном присутствии в качестве того, что предполагает измерение означающего? Этот вопрос не снимается просто, даже если мы учтем то, что там же он говорит о two bodies psychology (ibid., 18–20), тем более что его критика направлена на конкретное учение, привязавшееся к двум телам в кабинете, а не на саму диспозицию тел. В любом случае, для того чтобы мыслить реальное присутствие в ситуации удаленного анализа, нам нужно отделить его от реального присутствия в кабинете.
И такое отличие невозможно свести к отличию, которое полностью располагалось бы в поле символических структур. Чисто структурный анализ имеет к реальному субъекту отношение аналогичное отношению музыкальной теории к музыке. Структура служит основанием дискурса — фиксирует основные различия, производит знаковые системы, дискретизирует потоки в разнообразных срезах, обеспечивает возможность записи. Однако с точки зрения классической музыкальной теории музыка «Нирваны», «Гражданской Обороны» или поэтически менее выразительные норвежский блэк и техно крайне просты и практически безынтересны, что закономерно отражается в том, что теория не обладает необходимым ресурсом, чтобы концептуализировать значимость этих феноменов. Можно сказать, что для нее ритурнели в «два притопа, три прихлопа» все на одно лицо. Было бы наивно полагать, что структурный подход в психоанализе избегает подобных ограничений. И если этот предел можно условно назвать инфранеразличимостью, то на другом крае спектра можно обнаружить неразличимость с приставкой ультра-: сам текст лакановских семинаров и Ecrits, имеющий в своей основе устойчивые символические структуры, при этом пестрит парадоксальными диссонансами, агогиками и шумами, столь свойственными бессознательному как таковому. В каком-то смысле фронтир теории бессознательного догоняет эмпирические или экспериментальные феномены подобного рода, дабы их впоследствии символизировать, что снова наводит на мысль об аналогии с академической музыкальной теорией. В общем, одними готовыми символическими структурами здесь не обойтись.
И даже если мы принимаем реальное присутствие в виде того, что предполагает означающее за точку отсчета, мы все еще в праве задать вопрос, как удаленный анализ сказывается в этом самом месте Ф, где может явиться означающее S1, т. е. продукт аналитического дискурса, чтобы, возникнув, иметь возможность подвергнуться Aufhebung, снятию не в гегелевском, но во фрейдовском смысле[12].
.
Список литературы
Вапперо Ж.-М. (2016) «От логики к топологии многообразий». Лекция в Культурно-просветительском центре «Архэ» 9 июня 2016 г. (Опубликовано: 15 августа 2016 г.) Центр Архэ. URL: https://www.youtube.com/watch?v=34y61ouX9Zs&t=5057s
Вахштайн В. (2020) «Проблема телехирии: философия техники и теория социального действия». (Опубликовано: 15 августа 2020 г.) СИГНУМ. URL: https://www.youtube.com/watch?v=kNVnmPGS5h8
Делёз Ж., Гваттари Ф. (2007) Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Пер. с франц. и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. Екатеринбург: У-Фактория (Philosophy).
Делёз Ж., Гваттари Ф. (2010) Тысяча Плато: Капитализм и шизофрения. Пер. с франц. и послесл. Я. И. Свирского; науч. ред. В. Кузнецов. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель (Philosophy).
Лакан Ж. (1999) Семинары. Книга 2. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954–1955). Пер. с франц. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос.
Лакан Ж. (2002) Семинары. Книга 5. Образования бессознательного (1957–1958). Пер. с франц. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос.
Лакан Ж. (2019) Семинары. Книга 8. Перенос (1960–1961). Пер. с франц. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос.
Лакан Ж. (2021) Семинары. Книга 6. Желание и его интерпретация (1958–1959). Пер. с франц. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос.
Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. (1996) Словарь по психоанализу. Пер. с франц. Н. Автономовой. М.: Высшая школа.
Узланер Д. (2016) «Под взглядом Другого: селфи сквозь призму лакановского психоанализа». Логос. Философско-литературный журнал. Т. 26. № 6. С. 189–218.
Стоименов Й. А., Стоименова М. Й., Коева П. Й., Коев Г. М., Попов П. Л., Стоименова Л. Ц. (2003) Психиатрический энциклопедический словарь. Киев: МАУП.
Шамаю Г. (2020) Теория Дрона. Пер. с франц. Е. Блинова. М.: Ад Маргинем Пресс (Ad Marginem x Garage).
.
.
* Текст написан на основе доклада, подготовленного для клинической части симпозиума «Удаленный анализ», проходившего в Музее сновидений Фрейда 7 ноября 2020 г.
[1] В отличие от шизоанализа, где машины основательно концептуализируются в качестве «желающих» (см.: Делез и Гваттари 2007).
[2] Грегуар Шамаю в своей недавней теории дрона («Теория Дрона»: I. Техники и тактики. Методологии враждебного окружения) интерпретировал концептуализацию Кларка так: «Телехирический механизм, писал он [Кларк], “можно рассматривать как альтер эго человека, который им управляет”. Его сознание переносится в неуязвимый механический организм, благодаря которому он “способен манипулировать инструментами и оборудованием, как если бы он держал их в собственных руках”» (Шамаю 2020, 27).
[3] В выступлении на другой секции симпозиума «Удаленный анализ».
[4] Цитата: «Будем исходить из того, что представляет собой след. След — это не означающее, это отпечаток. Мы прекрасно знаем, тем не менее, что между ними может существовать связь и что на самом деле, то, что называют материалом означающего, всегда каким-то образом причастно недолговечности, эфемерности следа. Более того, похоже, что это одно из условий существования следа. И тем не менее след — это не означающее. Отпечаток ноги Пятницы, который обнаружил, гуляя по острову, Робинзон, означающим не был. Зато если мы предположим, что он, Робинзон, по каким-то причинам этот след стирает, измерение означающего оказывается тут как тут. С момента, когда след стирают, то есть с момента, когда поступок этот имеет какой-то смысл, то, что этот след оставило, открыто выступает в качестве означаемого» (Лакан 2002, 398).
[5] На языке шизоанализа «машинное» — это то, что в объекте не может быть схвачено аппаратом. Это можно просто объяснить на примере двигателя внутреннего сгорания. Его аппарат описывается схемами, в которых элементы подогнаны один к другому. Таким аппаратным схемам удается успешно структурировать и синхроническое, и диахроническое устройство объекта. Возьмем в качестве примера роторный двигатель Ванкеля: его синхроническая схема в минимальном приближении — сборка из эпитрохоидного цилиндра, ротора в виде треугольника Рёло, вала, зубчатого колеса, корпуса с шестерней, свечи зажигания и рубашки охлаждения. В диахронии же он описывается классическими четырьмя тактами:
1) топливо с воздухом поступает в камеру;
2) вращение ротора сжимает и переносит топливно-воздушную смесь к свече, воспламеняющей ее электрической искрой;
3) энергия управляемого микровзрыва передается вращающемуся ротору;
4) ротор вытесняет побочные продукты горения вовне.
Посмотрите на это маленькое чудовище в действии: https://youtu.be/pCteBhr4dGY?t=267 (канал «Warped Perception»).
Реальный двигатель бесконечно сложнее описанного аппарата, так как он функционирует как машина. Внутренние силы машины, внешние по отношению к ее аппарату, подтекают между сочленениями элементов и в промежутках между тактами. Процессы трения, окисления, износа подтачивают способность исполнять требование эксплуатирующего, саботируют производство полезной работы. Они же ведут инженера на все более низкие уровни абстракции, где схемы, формулы и цифры структурируют взаимодействия материалов. В конструкции появляются новые элементы: уплотнительные пластины в месте соприкосновения ротора и цилиндра, металлические рога-наросты, увеличивающие охлаждающую поверхность и прочее. Это движение аппарата вовнутрь, вглубь, на деле оказывающееся движением к реальному внешнему, могло бы быть бесконечным, если бы не встречалось с пределами экономической эффективности и ограничениями технического прогресса.
Таким образом аппарат обречен на неполноту, и первое, что Делез и Гваттари в месте этой неполноты обнаруживают, — машинное желание. Машинное желание принадлежит к любимому классу объектов французских интеллектуалов того времени, открытых в движении, сходном описанному выше, — найти то, что неизбежно уклоняется, и прорастить цветок концептуализации на кромке этого ускользания. Другие примеры знаков машинного желания — глитчи на фотографиях или помехи на электронно-лучевом экране телевизора (Делез и Гваттари 2010, 587–717: плато 12 «1227 — Трактат о номадологии: машина войны»).
[6] Все клинические данные, представленные в этом тексте, публикуются с разрешения анализантки.
[7] Описание: Стоименов, Стоименова, Коева, Коев, Попов, Стоименова 2003, 668.
[8] Парейдолические загадки в Hellblade: Senua’s Sacrifice: https://youtu.be/cnZRNJXD-E0
[9] i(a) — запись, которую Лакан часто использовал в качестве обозначения для зеркального образа. Воображаемая функция «i» принимает в качестве аргумента «а» и дает на выходе образ. Запись i(a2) указывает на особый характер нагрузки воображаемой функции в аналитической ситуации.
[10] Здесь уместно привести отрывок из статьи Дмитрия Узланера, посвященной философскому анализу феномена селфи в лакановском ключе. В удаленном анализе экран смотрит на субъекта человеческими глазами — глазами аналитика. Цитата: «По словам Лакана, “вещи глядят на меня”. Этот момент он описывал с помощью понятия анаморфоза, то есть меняющего восприятие оптического смещения, который, в частности, можно увидеть на картине Ганса Гольбейна Младшего “Послы”: ленивое отвлеченное разглядывание картины прекращается в тот момент, когда зритель — в результате анаморфоза — замечает в самом центре картины череп, как бы обращенный к зрителю и сообщающий и всей картине, и, наверное, всей комнате, в которой картина находится, атмосферу неизбежности смерти, которой не минует никто, включая и оказавшегося перед картиной зрителя. В результате анаморфоза взгляд становится …не тем, что субъект бросает на объект, но той точкой, с которой объект возвращает взгляд. Таким образом, взгляд вовлекает наблюдателя в картину, подрывая его/ее способность оставаться всевоспринимающим, но не воспринимаемым» (Узланер 2016, 202–203).
[11] Чтобы пролить немного света на эту непрозрачную формулировку (или наоборот запутать все окончательно) см. лакановскую интерпретацию картезианского афоризма «мыслю, следовательно существую» (Лакан 2021, 38–42). Лакан отмечает, что там, где я мыслю, меня нет, я не существую, а там, где я есть, там я не мыслю. Иными словами, Ф — то самое место, где субъект есть, но где он не мыслит, однако именно потому, что он есть в Ф, где-то в другом месте он все-таки мыслит.
[12] Цитата: «Но так или иначе, именно в случае, когда означающее предстает в качестве аннулированного, похеренного, перечеркнутого, имеем мы дело с тем, что можно назвать продуктом символической функции. Продуктом мы называем его потому, что он выступает изолированным, отделенным как от общей цепи означающих, так и от закона, который эта цепь устанавливает. Лишь с момента, когда означающее может быть перечеркнуто, получает оно свой, подобающий ему, статус, то есть входит в то измерение, в котором всякое означающее может быть — скажем так, чтобы подчеркнуть то, что я здесь имею в виду — отозвано.
Термином Außebung Фрейд тоже пользуется, причем пользуется в ряде забавных случаев, на которые никто, похоже, до сих пор внимания не обратил. И когда Фрейд им пользуется, мы, конечно, немедленно настораживаемся, хотя оно и не носит у него те же смысловые оттенки, что у Гегеля.
Всякое означающее в принципе может быть отозвано. Откуда следует, что для всего, что означающим не является, то есть, в первую очередь, для Реального, черта, его перечеркивающая, служит самым надежным и безошибочным способом возвести его в достоинство означающего» (Лакан 2002, 400).
